Случай в жизни Тецкатлипоки зачастую решал многое. Удача любила его. По убеждениям некоторых людей на земле — именно он и являл собой её воплощение. Спорить тут было бесполезно. В конце концов, это вера создавала богов, а вовсе не наоборот. Да и что плохого? Удача — так удача. Ему было всё равно. А, может, он просто привык, что желаемое всегда лезет в руки будто само по себе, стоит лишь мимолётно подумать, лишь немного захотеть. Привык настолько, что это не казалось чем-то из ряда вон выдающимся: монеты, падающие на ребро; джокеры, прыгающие прямо в руки из любой, даже чужой и очень личной, колоды карт; зеро на стрекочущей, что пулемёт, рулетке казино; фотка Кетцалькоатля, случайно засветившаяся в Радуге.

И именно последним Тец в данный момент времени был воодушевлён более остального.

Каждое воплощение — раз за разом — он искал его. И, нужно отдать должное, находил. Нежелание брата видеться вызывало лишь надоедливое раздражение, потому что: какого хрена? Они семья! И было бы неплохо держаться друг друга, раз уж более держаться им не за что. Пантеон пал, годы былого величия остались за спиной. И старые, нелепые обиды — тоже. Так к чему из раза в раз устраивать эти глупые салки — oley oley oxen free — и прятаться, как школьник с бычком сигареты под лестничным пролётом? Наверное, можно было списать такой порядок вещей на судьбу, с её неоднозначным самодурством и ебанутым распределением ролей для каждой жизни. Всё должно идти по чёткому, заранее прописанному для каждого жившего, живущего и когда-то в будущем обязательно будущего жить плану. Тецкатлипока был кем угодно, но точно не фаталистом. Так что удовлетвориться подобным объяснением, даже если бы очень сильно захотел — не смог бы. Намного ближе его хтонической душе была мысль, что в близнеце просто вскипала спесь, проявлялись какие-то старые обиды, прорастала сквозь смиренность и вселюбовь гордыня. Эта мысль как-то по-особенному приятно грела, потому что подтверждала собой ту простую истину, что нёс Тецкатлипока людям: никто не без изъяна, даже ваш непогрешимый Кетцалькоатль, радеющий за Знание и Свободу.

В этот раз, впрочем, всё было иначе. По-другому. В этот раз Тецкатлипока не стал искать брата. Уже сотня лет минула, а, может, даже и больше. Он не вёл счёт годам. И даже успел в какой-то момент просто забыть о том, что у него когда-то — в той далёкой тёплой жизни — существовал близнец. Может, он постарел. Может, подрастерял приличную долю своего тёмного, жестокого запала. А, может, накопил достаточный груз обиды за годы такого пренебрежительного отношения к себе-любимому — за все те разы — и в эту жизнь решил всё сделать иначе.

Но Случай — Судьба, сама суть Жизнь — достаточно натерпевшись подобного своеволия, в этот раз тоже решила поступить по-своему и вмешалась. Нет, Тецкатлипока не был фаталистом, но решающую роль в их с братом игре теперь сыграла фотография. И даже не столько она — Тец в душе не чаял, как его блудный братец сейчас выглядит и в какой части света шароёбится — а чей-то неаккуратно брошенный комментарий под ней. Пустышка для людей, настоящий джекпот для бога. И геотег, однозначно и бескомпромиссно указывающий на жаркое Катманду.

— Nehuatl nicaci! — прежде, чем сообразить, что больше она в это не играет, Лукреция расплывается в хищной улыбке, внимательно разглядывая ярко-рыжую копну волос и пёструю, неряшливую одежду. Затерявшийся где-то недалеко от Индии, старающийся соответствовать местному контингенту, Кетцаль всё равно слишком выделяется среди них своей бледной кожей с россыпью веснушек на тощих, почти девчоночьих плечах. Интересная штука жизнь. Даже не веря в символы и предзнаменования, довольно сложно усомниться в том, что между близнецами всё-таки происходит какая-то особенная химия: невзирая на обиды и расстояния. Иначе как объяснить столь синхронный выбор женских тел для своих воплощений? Впрочем, если размусоливать эту мысль и дальше вглубь, то можно прийти к неутешительным выводам, что за долгое время нахождения Тецкатлипоки на земле, Кетцалькоатль уже мог сменить пять, а то и больше различных обличий. Так что это просто очередное нелепое совпадение. И Тец не думает о нём более положенного, он просто лезет на другой сайт, чтобы забронировать себе билеты на самолёт.

***
Непал. Катманду. Буддизм.

Сложно вообразить себе более подходящее под вечные вбросы братца о вселюбви и единстве место. Сложно представить, как бы Лука сумела отыскать близнеца в этом человеческом муравейнике без довольно конкретного геотега на фотографии. И сложно не заметить ту лёгкость, с которой по итогу ей это удалось. Словно расспрашиваемые на её пути люди жили только одной целью: помочь найти чужому божеству своего блудного брата. Подозрительно. И случайности — такие случайности — слишком сильно отдают неестественностью.

Лукреция не знает, что скажет Кетцалю в этот раз. Не имеет ни единой идеи, зачем вообще приехала за ним. Не имеет также и желания снова — опять, как и всякий раз — уговаривать его бросить свой кочевой образ жизни и навсегда осесть — вместе — где-нибудь в хорошем местечке, до конца жизни споря и выясняя, кто же из них был больше неправ в те древние, затёршиеся под гнётом времени денёчки. Хотя этот раз всё же отличается от других, не новыми правилами их игры, так новыми факторами, на неё влияющими. Над всеми богами повисла нихуёвая такая угроза конца-света-насовсем, про которую Тецкатлипоке посчастливилось узнать случайно и в довольно размытых красках. Но это действительно весомый аргумент. Впрочем, Лука всё равно не уверена, что даже он сумеет убедить братца перестать ходить по краю в этих его извечных приключенческих трипах.

Так что Лукреция просто хмуро смотрит на картинку, выведенную тонкими пальцами на стене кальянной, и пытается понять, что ей с этим делать. Кажется, игра, с самого начала поехавшая по ложным рельсам, решила и далее не соответствовать ничьим ожиданиям. По крайней мере, не её — Лукреции — ожиданиям. Сложно было поверить, что Кетцаль — сам, собственноручно, в здравом уме и трезвой памяти, хотя с последним всегда можно было поспорить — оставляет ему такие вот крошки на дороге из жёлтого кирпича. Неужели братец всё-таки заскучал, обделённый на протяжении целого века вниманием своего близнеца? Неужели в нём проснулось что-то: родственная ли привязанность, уязвлённая ли гордыня, азарт ли погони? Неужели?

Перо — болезненно знакомое, но будто сквозь толстую стену воды между сейчас и тогда — щелчком пальца отправляется на панель под лобовое стекло. Лука резко вдавливает в пол педаль газа взятого в прокат автомобиля. Где-то впереди её ждёт брат. Ждёт, что она найдёт его. И она это сделает.

Отредактировано Tezcatlipoca (10.09.2018 20:53:53)

В отношениях со своим братом Тецкатлипока всегда руководствовался удивительными в своей бесконечности и обычно совершенно не присущими его беспокойной душе терпением и снисхождением. Тецкатлипока был самонадеян, а потому безоговорочно верил выводам и приведшим к ним цепочкам собственных рассуждений. Цепочки эти проходили сквозь столь иллюзорные и неуловимые материи, как добро, зло и их равновесие в мире — человеческом, но не только. Тецкатлипока знал, что более всего другого его брат верует в добро. Знал он так же и то, что без видимого зла добро это попросту не сможет существовать. И именно осознание столь неудобной и нелицеприятной истины уравновешивало всю суть ацтекского хтонического божества, давая ему твёрдую почву под ногами и позволяя не сомневаться в правильности собственных поступков.

У Тецкатлипоки не было никаких сделок с совестью. Он просто не видел ничего противоестественного в природе зла.

Кетцалькоатлю же, по мнению брата, для обретения внутренней гармонии, для упокоения собственной неуёмной души, для прекращения своих бесплодных метаний по земле в поисках правды, не хватало небольшой уступки — допущения в логику мира и в свои собственные мысли зла. Именно это, по мнению Тецкатлипоки, и являлось той правдой, которую так рьяно искал его брат. Правдой, о которой он первым рассказывал Кетцалю и о которой рассказывал после этого ещё миллионы раз. Правдой, в которую брат не хотел или не готов был поверить. А потому раз за разом — воплощение за воплощением — Тецкатлипока вынужден был страдать от диссонанса между жёсткостью той почвы, по которой ходил он сам, и зыбкостью песков, в которых тонул Кец.

***
Главным камнем преткновения в их сложных и запутанных во времени и относительном бессмертии отношениях был и остаётся случай, который Кетцаль так и не сумел простить своему близнецу. Невинная жрица, названная сестра Кетцалькоатля — и что же? Неужели она стоила того, чтобы бросать в лицо собственному брату по-настоящему обидные, злые слова? Неужели нежелание переступить через мораль, нежелание принять себя полностью таким, какой ты есть — пускай твоих почитателей обманывают яркие перья и жертвоприношения из бабочек — неужели всё это важнее их родства? А как же тогда быть с теми истинами, что ты же сам и несёшь людям? О какой свободе ты им рассказываешь, пернатая змейка, если сам несвободен принять то, что сделал? За какую правду ты борешься, если сам не готов признавать свои слабости?

Тецкатлипока морщится, прогоняя из головы тысячи одинаковых разговоров, накладывающихся один на другой в бесконечной череде их с братом существований, и мысленно оценивает собственную готовность завести набившую оскомину песню в очередной раз. Ему не жалко медных монеток для старой шарманки, просто смысл нелепых попыток постепенно убегает пыльным песком сквозь его пальцы.

Тецкатлипока любит песок. Жёлтый и тёплый, он всегда напоминает ему о доме, оставленном в старых веках. Доме брошенном и бросившем их всех на произвол собственных судеб, не столь уж отличных от любых человеческих.

Тецкатлипока не любит, когда его игнорируют. Безразличие брата, проросшее на почве непонимания и отрицания, действительно раздражает. Тецкатлипока видит что-то несправедливое в том, как ведёт себя близнец, которому он никогда не врал и перед которым никогда не пытался притворяться лучшим, чем был на самом деле. На глазах Кетцаля поочерёдно сменились четыре престранные цивилизации Тамоанчана. И на его же глазах с лёгкой руки Тецкатлипоки все они канули в небытие. Созидание — одному, разрушение — для другого. На этом зиждился крепкий баланс их религии, на этом было выстроено само их существование. И своей доли Тецкатлипока никогда не стыдился. А Кетцаль всегда был рядом. До тех пор, пока не рухнул и его мир тоже.

Порой Тецкатлипока задаётся вопросом, не он ли был тем, кто украл покой брата?

***
Босоногий ребёнок, тощий и юркий, за горсть медяков сдаёт Лукреции местопребывание странной девушки с веснушками на плечах и необычайно светлой для этих мест кожей. Лука треплет пацанёнка по густым волосам и уверенно шагает в сторону грязной, обшарпанной ночлежки. При любом ином раскладе она бы даже не удосужилась взглянуть в сторону подобного заведения, но обстоятельства вынуждают идти на странные уступки. Впрочем, ни сонный хозяин, ни его смуглая девчонка на побегушках не слышат от Лукреции ни единого лишнего слова сверх того, что необходимы для получения номера нужной двери.

Под ногами ужасающе скрипит пол. Двери выглядят такими дряхлыми, что несколько резких ударов костяшками пальцев по указанной деревяшке — скорее, дань уважения к постояльцу, нежели просьба открыть замок. Лука уверена, что, при необходимости, она бы справилась с подобной преградой и без посторонней помощи. Выждав несколько мгновений после стука, Лукреция произносит:

— Кетцаль, nihuallacic. Откроешь? — её голос не дрожит и не скачет вверх на гласных.

Из-под двери сладковато тянет гашишем. Запах этот Луке не нравится. Ей вообще мало что нравится в этом месте.