Верхний мир, в который Шива попадает уже в третий раз за последние несколько лет, по-прежнему слишком сильно раздражает Шиву, здесь ничего не меняется тогда, когда на Земле развитие человеческого общества набирает обороты с каждым днём.
Шива прекрасно осведомлён в том, что для возвращения в реальный мир стоит соблюсти некоторые меры предосторожности, но ему невтерпёж. Поэтому он надеется на лучшее и прыгает в новое тело без каких-либо сомнений, проведя наверху слишком мало времени, чтобы обратное путешествие прошло гладко.

Дублин – это Ирландия, он знает это откуда-то. Это всё, что он знает о Дублине. Честно говоря, он даже не сразу понял, что находится именно в Дублине, и почему-то он этому факту долго удивлялся. Подсознательное чувство, что он должен быть не здесь, до сих пор не покидает его.
Он не помнит, кто он и откуда. Но он уверен, что к Ирландии не имеет никакого отношения. Хотя бы потому что он не рыжий.
В его голове бардак, и иногда он разговаривает на языке, который местные не знают. И это пугает, конечно. Пугает пустота, пугает неизвестность. Но куда больше его пугают люди – они проходят мимо, и у них точно есть какая-то цель, они знают, куда им нужно идти, от чего сбежать или к кому вернуться.
А он знает только, что для того, чтобы жить, нужно есть. Для этого нужны деньги. Выживание очень быстро становится для него основным приоритетом, тогда как, наверное, стоило бы для начала заняться поиском себя. День ото дня он перебирает факты, которые ему известны, однако не находит у себя в воспоминаниях ничего о себе. День ото дня он собирается отправиться в ближайший полицейский участок и заявить о пропаже себя. Или о том, что он нашёлся… Но почему-то это кажется ещё более ужасным намерением, чем проводить очередную ночь под мостом, усердно избегая ребят с пометкой «Гарда» на куртках.
Чем заработать на пинту пива и картошку он долго не думал. Как-то почти сразу после того, как очнулся в переулке посреди города, он понял, что любит танцевать – и умеет, что вообще странно. Это было простым стечением обстоятельств – он проходил мимо уличных музыкантов, ноги заплетались, он смотрел на город, окруживший его, большими глазами, пытаясь хоть что-то вспомнить. И музыка, такая грустная, дополняющая охватывавшую его печаль, заполонила сознание вместо панический мыслей. Это были минуты блаженства, первый танец, будто первый вздох. И его мало волновал смех людей, которые явно считали его обдолбавшимся придурком. Оказалось, что в городе полно людей, которые готовы бросить к ногам танцора монетку.
Он танцевал на площадях, у рынков, у пабов и хостелов, у церквей и памятников. Он выбирал места, где побольше туристов, где поток людей, если вдруг что, поможет ему сбежать. Очевидно, местная полиция не очень любит попрошаек.
Сегодня он выбрал порт. Непостоянный наплыв людей, зато неплохая прибыль даже за короткие сеансы. Да и у уличной группы, с которой он иногда «работал», какие-то планы на счёт прогулки на катере. Он предпочитает плыть по течению, так почему ему отказываться от очередной подработки. Он вообще не отказывается от предложений новых знакомых, идёт, куда предложат идти, не спорит на счёт раздела выручки, не загадывает наперёд и не задаёт лишних вопросов. Кажется, люди, хоть раз поговорившие с ним, всё ещё считают его обдолбавшимся придурком.
Люди проходят мимо, некоторые останавливаются, чтобы поглазеть, кто-то кидает монеты в шляпу, но его волнует только музыка и собственное тело, которое действует как-то совершенно неподконтрольно. Он улыбается и танцует с какой-то пожилой дамой в шляпке под древний медляк, он улыбается совершенно пустой улыбкой человека, у которого нет истории, есть только воздух, которым он дышит и танец, которым он живёт.
И, ладно, ещё у него есть косяк и двадцатка в кармане. Но это, конечно, к делу не относится.

[icon]http://funkyimg.com/i/2Jce8.gif[/icon]

Маленький ураган с пушистой копной волос налетает на него, сковывая объятиями, и он исключительно рефлекторно обнимает девочку в ответ, категорически ничего не понимая. Его удивление скорее всего написано на его лице. Его удивление определённо выражено интонациями, когда он произносит:
– Эм… ребёнок?.. – да, это совершенно точно ребёнок – рост метра полтора (у него не очень-то хорошо с глазомером, так что тут могут быть некие вольности восприятия), голос тонкий, объятия слабенькие, – но он всё же решает уточнить. Ну так… на всякий случай. – Слушай, ребёнок… Это очень мило, но… – он пытается отодвинуться от девочки, оглядывается, замечая проходящий патруль и думая о том, что стоит их окликнуть и сдать им ребёнка. Это ведь было бы правильно? Ведь именно органы охраны правопорядка должны разбираться с тем, что тут бегают детишки и пристают к людям? – Но ты обозналась… Давай… давай пойдём к тем дядям, и они найдут твоего папу? – он продолжает лепетать крайне неразборчиво, пока до него доходит одна простенькая мысль.
Этот ребёнок, вернее эта девочка, она точно пребывает в куда более здравом рассудке, чем он сам. Эта девочка, скорее всего, не теряла память и не просыпалась посреди стрёмного переулка рядом с каким-то сомнительным пабом. Эта девочка точно не похожа на потерявшуюся. Хоть и на него точно не похожа, хотя бы цветом кожи. Хотя… откуда ему знать, может он падок на темнокожих женщин.
Он однозначно не ощущает себя отцом, не ощущает себя достаточно взрослым, чтобы быть отцом такой взрослой девочки, но чем бог не шутит в конце-то концов?
Поэтому ему приходится поумерить свой пыл и прекратить попытки оттолкнуть девочку и отвести её к парням в форме, от которых сам предпочитал держаться подальше.
– Нет, стой… Ты серьёзно? – будто поймав озарение спрашивает он, присаживаясь на корточки и стараясь не слишком взволнованно хвататься за плечи девочки. – Как тебя зовут? И… как тогда меня зовут? – ему и в голову не закрадывается мысль, что он в самом деле может напугать ребёнка, возможно – своего ребёнка, его не посещает мысль, что он ведёт себя, как сумасшедший, хотя, наверное, он уже просто свыкся с мыслью, что он лишён разума, так как лишён памяти. Его только смущает собственное нервно бьющееся сердце, которое будто только и ждёт, чтобы его успокоили и сказали, что он не потерянный в этом большом мире на веки веков.
[icon]http://funkyimg.com/i/2Jce8.gif[/icon]

– Джон? – с сомнением в голосе переспрашивает он, катая имя на языке, пытаясь как-то принять этот пугающий и удручающий факт. «Джон» – это как-то… Он видел себя в зеркало, он явно не из тех, кто протягивает руку и объёмным басом представляется Джоном. Он не чувствует себя ни отцом, ни Джоном, но девочка звучит так уверенно, да и дети обманывать-то не должны, это ведь плохо… И причин для такого обмана у девочки точно не должно быть… Поэтому ему приходится вроде как начать процесс смирения с тем, что он Джон. Ужасно. Это хуже, чем знать, что ты проебался настолько, что забыл о собственном ребёнке, не ощущая к нему сейчас ровным счётом никаких чувств.
Но, как оказалось спустя несколько секунд, быть Джоном – не самое ужасное, что могло и случилось с ним.
– Я не… – «не пил» хотел сказать новоявленный Джон, но язык не повернулся лгать Трише, её милые кудряшки будто бы были готовы осуждать Джона за любую провинность, и под их пристальным наблюдением Джон просто не мог так нагло врать. Наверняка он пил. Он ведь именно этим занимался с тех самых пор, как пришёл в себя. Так что, возможно, он вёл такой же образ жизни и раньше.
Да, чертовски логично, что у него есть дом или хотя бы был дом, ведь с дочкой-то не поживёшь на улице. Это уж слишком безрассудно и безответственно. Правда, Джон не ощущает себя ответственным человеком, так что фантазия сразу же рисует не очень-то радужные картины его предполагаемого прошлого. Он, наверное, херовый отец. Вот чувство вины, которое его заливает, ему почему-то хорошо знакомо. Джону думается, что с этим чувством он хорошо знаком. И не удивительно, раз его дочь вовсе не потрясена тем, что он допился до того, что ничего не помнит.
– Ну что ты… – что делать с расстроенными маленькими детьми Джон не знает. Или просто не помнит. Может, раньше у него были какие-то способы… Но сейчас он в панике. Джон бросает своим знакомым короткое «свидимся», поднимается на ноги и берёт Тришу за руку. – Ладно-ладно, давай поедим… мороженное? Бургеры? Что ты любишь? И ты… ты мне напомнишь о том, где мы жили… И… – Джон тяжело вздыхает. Деньги хотя бы на обед у него есть, однако… Однако теперь у него появляются новые заботы. Например, ему необходимо до вечера заработать денег на ночлег – и максимум, на что можно рассчитывать, это койки в хостелах. Но это уже хоть что-то. Джон явно был не готов к тому, чтобы на его голову свалилась такая громадная ответственность, но кудряшки Тришы, её невинный детский взгляд прямо-таки вынуждают Джона паниковать и пытаться найти хоть какой-то выход их сложившейся ситуации. Чувство вины разрастается до глобальных масштабов, несмотря на то, что он не может поверить ни в то, что он Джон, ни в то, что он отец этой малютки. – А… у нас… нет никаких родственников в Дублине? – он хотел бы попробовать вспомнить свою жизнь, он, по правде, думал, что увидь он кого-то родного, то, может быть, какие-то проблески воспоминаний появятся в его голове. Но пока чувство ностальгической точки вызывали только танцы, а отнюдь не Триша. Что странно. Но в жизни Джона, в жизни, которую он помнит, сплошь и рядом одни странности.
Сохраняя маломальское спокойствие и эмоциональное равновесие, Джон повёл Тришу подальше от толпы, где-то тут, недалеко, было приличное кафе, где не было кучки вечно пьяных работников порта, осталось лишь вспомнить, где именно. Кажется, из-за шока и паники Джон позабыл даже то, что узнал совсем недавно. 

[icon]http://funkyimg.com/i/2Jce8.gif[/icon]

Бургеры – это хотя бы понятно. Джон даже как-то увереннее себя начинает чувствовать. В бургерах он разбирается. Хотя в мороженном он тоже разбирается. Он готов разобраться сейчас даже в ракетном двигателе, лишь не разбираться с собственной жизнью и ребёнком в этой жизни. Бургеры надо есть, хорошенько сжав их посередине, в мороженное надо макать картошку фри, а вот что делать с детьми – вообще непонятно.
Джон крепко держит Тришу за руку, то ли боится её потерять, то ли себя. Кафе действительно находится в паре кварталов от порта, и тут весьма приличный контингент. По крайней мере, никто не выражается витиевато и нецензурно, а это вроде как значит, что можно привести сюда ребёнка.
– Хорошо, перекусим и сходим туда, где жили, – Джон кивает скорее сам себе – строить планы для него в новинку, до этого момента он жил без подобных устрашающе взрослых и серьёзных забот. Он-то думал, что ему не больше двадцати лет, а у него, чёрт подери, есть ребёнок на вид… семи? лет. Или старше. Или младше. Господи, да Джон понятия не имеет, как выглядят дети и как определять их возраст. На них наверняка нигде не указана дата производства и имя производителей. А это было бы очень кстати сейчас.
Джон ведёт Тришу к столику, даже стул для неё отодвигает прежде, чем сесть напротив неё. 
– Я вроде как знаю, что я танцор… Наверное. Я танцую – это я точно знаю, – Джон говорит так, будто очень этим гордится, и он на самом деле этим очень гордится. – Но я ничего не помню. Просто однажды я проснулся возле паба, «Зелёная фея» вроде, и даже не знаю, что я делал там. Место такое… дорогое, а люди там какие-то странные, я пытался узнать, где я, и ответом мне было «за земле, дружище», – Джон крутит пальцем у виска, выражая своё мнение о психическом здоровье посетителей паба «Зелёная фея», а потом отвлекается, чтобы заказать два бургера, мороженное и сок, а потом снова сосредотачивается на Трише и хмурит брови. – Может быть, тебе лучше вернуться к маме… Пока что я точно не могу… Ну, блядь, да нам даже негде жить, – Джон понимает, что выражаться подобным образом при ребёнке не стоит, но понимает это слишком поздно. Он закрывает рот ладонями и виновато смотрит на Тришу. Кто тут ребёнок, конечно, можно ещё поспорить. – В смысле… мы можем переночевать в приюте, но там, скорее всего, нужны документы. Если документов не будет у домовладельца, то придётся идти в полиции или в мэрию, чтобы восстановить их, – откуда Джон это знает, он, понятное дело, не знает, и это его даже не смущает. Он знает многие вещи, включая иностранные языки, которые точно не мог выучить, если был бездомным или что-то вроде того.
Достаточно быстро официант возвращается к их столику, и Джон может смело отвлечься на бургер.
[icon]http://funkyimg.com/i/2Jce8.gif[/icon]