Пустоши, плодородные земли и чистые реки – такую Землю вспоминает Шива, когда городской смрад бьёт по ноздрям. Не то чтобы это помогает успокоиться, да и не сказать, что запахи выхлопных газов и чужого пота его раздражают. Просто вместе с кислородом в кровь бросается тягучая ностальгия по старым временам. А из старых времён Шива помнит как раз исключительно вышеупомянутое – трава была зеленее, росла кустисто и курилась с удовольствием.
И вот давеча, выходя на людную улицу, Шива пожёвывал губы и печально изгибал брови, смакуя горечь ностальгии, пока перед его глазами всё ещё стояла тленная картина, которую он уже устал наблюдать в своём подвале. 
– Понимаешь, всё должно работать, – через несколько часов изнурительных пробок и шатания по весьма неблагополучным местам Нью-Йорка, Шива заливал в уши Большой Мамочки трагичную историю своего бытия. – А вот это вот всё, – сокрушаясь, Шива тряс пакетиками с сомнительным содержимым над барной стойкой, – это вот вообще что такое? – на деле это результат контрольной закупки, которую Шива произвёл в отчаянной надежде добыть годной травы в этом большом и безнадёжном городе. И результат этот категорически неприемлем. Столь же неприемлем, как и ровные грядочки пожухлых растений, которые Шива оставил в своём подвале.
Это можно назвать лирическим отступлением, если бы не одно «но». Этот вялотекущий разговор стал причиной того, что сейчас Шива стоит во всём своём воинственном облачении рядом с полицейским участком в грёбанной Филадельфии. Чёрный фрак и тяжёлые берцы привлекают слишком много внимания к тому, как бездарно Шива пытается слиться с ландшафтом, внимательно прислушиваясь к божественному радару.
А всё потому, что ночью где-то между второй и третьей бутылкой виски Большая Мамочка произнесла роковую фразу:
– Не мог бы ты вешать эту ересь на уши психологу или какой-нибудь богине плодородия, а? – правду вот говорят про Большую Мамочку – советы она даёт просто охренительные.
Шива, как умный человек, принял к сведенью этот мудрый совет, немного извратил его через призму своего восприятия и бутылку виски, выведал у Большой Мамочки полезную для дела информацию и очень незаметно отправился воплощать план, раз скурить план всё равно не выходило. Возможно, он при этом даже не орал благим матом, что жизнь станет лучше, жизнь станет веселей, когда он найдёт ближайшую богиню плодородия, которой по воле судьбы оказалась Персефона, проживающая в Филадельфии, и вынудит её выращивать марихуану. И всё это казалось классной идеей даже тогда, когда Шива обнаружил себя посреди филадельфийского вокзала. И тогда, когда ехал в такси по адресу, выданному Большой Мамочкой. Да и сейчас – это всё ещё охуенная идея, потому как алкоголь всё ещё держит в узде умственную бездеятельность Шивы, а грустные воспоминания о плантации трупов конопли в подвале подстёгивают срочно решать эту проблему.
Приблизительно через три сигареты и две попытки зайти в полицейский участок, Шива понял, что он что-то делает не так. Народу здесь слишком много, никакой божественной активности заметить не удаётся, да ещё и злой дядя офицер говорит, что никакая Келли Бенедикт не служит в этом участке. Будучи полным профаном в похищениях, Шива советуется с Сири, что привлекает ещё больше внимания. Ведь бдительные стражи порядка как-то слишком нервно реагируют, когда кто-то спрашивает у своего смартфона, как украсть человека. Впрочем, инструкция из интернета, вовремя акцентирует внимание Шивы на том, что стоит поджидать жертву в укромном местечке. Желательно – в тёмном.
Парковка полицейского участка кажется вполне себе подходящим местом. Темно и тихо. Если не считать толпы копов, машины с мигалками и то, что парковка находится рядом с участком, вся залитая солнечным светом.
Когда ветерок приносит лёгкий запашок божеской энергии, Шива уже успевает загореть, размазать макияж, сдохнуть от жажды, вспотеть и трижды проклясть весь греко-римский пантеон, Соединённые Штаты Америки, полицейскую службу и нерастущую траву в своём подвале.
Однако ожидания стоят того – Шива не теряет оптимизма, когда чувствует, как божеская энергия приближается, сопровождаемая мигалками и воем сирены.
– Идём со мной, если хочешь жить, – хрипит Шива без права на оригинальность, стоя перед распахивающейся боковой дверью полицейского фургона. Шива хрипит и тут же тактично откашливается, потому что вообще-то он не собирался издавать эти звуки умирающего тюленя. Он неловко чешет нос, потому что понимает, что из фургона на него пялятся три пары малость охуевших глаз. И в добавок ещё глаза с водительского сиденья. – Ладно, этого не было в плане, – весело, но всё ещё очень неловко говорит Шива, продолжая стоять, крепко держась одной рукой за дверь. Нет, он не собирается таким образом препятствовать выходу из машины, однако, имея надёжную опору, он чувствует уверенность в том, что не будет пьяно шататься на ветру. 
– Келли Бенедикт? – с сомнением в голосе интересуется Шива, когда улавливает божественным локатором чужую энергию. И, если Шива давно привык к несоответствиям истиной формы богов с их оболочками, то вот вместо Келли, которая обязательно должна была быть милашкой-блондинкой как в Районе Беверли Хиллз, узреть мужика – это вот странненько. Но, в общем и целом, Шиве совершенно плевать. Хоть мужик, хоть баба, хоть чудовище с тентаклями, лишь бы силёнки были взрастить небольшой огородик. – А где же эти забавные голубые гандоны, которые положены криминалистам? Ну, как в кино? – почти обижено интересуется Шива, будто это вот вообще всё нормально.
Несколько секунд Шива колеблется, внутренние весы привычно шатаются между вариантами «по-хорошему» и «как всегда». И столь же привычно выбрать одно из двух он не в состоянии. Почти машинально его ладони складываются вместе, воспроизводят несколько замысловатых движений, пока Шива таки колышется неустойчиво на ветру. Глупое хихиканье из фургона является последствием движений Шивы. И даже не потому что он выглядит как идиот, а потому что он всё-таки боженька с боженьковыми способностями.
Когда свидетели обезврежены безудержным весельем, Шива совсем уж неловко переминается с ноги на ногу, пропуская на выход порывающихся плясать смертных, и улыбается Персефоне, с чьим человеческим именем вышла определённо какая-то накладка.
– Я так долго тебя ждал, – с блеском в глазах и счастливой улыбкой говорит Шива прежде, чем Персефона… Персефон?.. – да, Шива ещё и по-дурацки ржёт, – выбирается из машины. По факту Персефона из фургона не выбирается, потому что её весьма мужское и человеческое лицо встречается с черепушками кастета, который Шива носит в качестве украшения.
– Всё нормально, всё в порядке, – успокаивающие интонации в голосе Шивы безразличны окружающим. Он быстро захлопывает дверь фургона, радостно подпрыгивает к водительскому месту, успевая отобрать у водителя ключи, и, похлопывая ладонями по рулю, выезжает с парковки.