Очень громкая улица. Проталкиваясь сквозь толпу зевак, постепенно превращающуюся в участников беспорядков, Конев гнется под тяжестью уходящей эйфории. И его пропускают, как обычно не замечая. Толпа забыла своего предводителя и теперь милостиво выпускает из своих тисков, а он утекает сквозь камни, выдыхая вместе со спертым от запаха аэрозольных баллончиков воздухом еще и лишнее напоминание о том, что это все ненормально. Для кого-то, но только не для выбивающего из толпы гнев и воинственность наблюдающего за миром божества.

Живая ухмылка на лице кажется чужой: под два метра усталости, аж за борт выплескивается, помятая одежда, вытянутые синяки под глазами и трясущиеся руки, удерживающие его от падения на асфальт, никак не сходятся с довольством. Пережевало и выплюнуло. От единого организма, в котором сотни криков сливаются в единый вой, остается только ощущение пустой оболочки. И божество может быть в миллионы раз больше разума человека, может быть в миллионы раз больше своим существом всего мира, но его вытрясет какое-то скопище бунтующих, которых он сам призвал к баррикадам. А теперь плевок на дальнюю дистанцию — ты вообще кто? Что здесь забыл? Коп? Вытащишь пистолет и будешь всех шмалять? Да пошел ты!

Идет, запахнув кожаную куртку, но не застегнув молнию, и выдыхает проклятья в сторону идущей по его следу чайки. На ее крыле пятна крови, а клюв не закрывается, исторгая нечленораздельные крики.

«Да завались ты», — по-доброму бурчит Костя внутрь своего сознания, где бредущая по шумному городу птица слышит его гораздо лучше. И может ответить, оскорбить, позабавить. Вызвать неконтролируемую улыбку, благодаря которой от него отстанут два нигера с повязками на лицах — парни, вы все равно для него на одно лицо, ха! — и позволит не сойти с ума от одиночества посреди взрывающегося города.

Что, во имя всего, происходит?

Вопрос проскакивает без ответа в голове и пропадает в сумасшедшем водовороте. Чехарда в сознании была знакома северному богу, но теперь где-то появилась дыра и он заразил весь мир. Должна была включиться совесть, но что-то она молчит, видимо, будучи просто лишним органом для искусственного существа.

Но как это бывает с охотничьими собаками, выпущенными в лес, мир сворачивается до цели и становится гораздо спокойнее и яснее. Насторожившись, Костя оглядывается, ища причину своего внезапного ощущения вторжения. Радостное вторжение, надо сказать, потому что это не знакомое родственное ощущение чужой ненависти, а просто побочное существование. С все-таки узнаваемым запахом вывернутых наизнанку человеческих пороков, праздник которых бушует вокруг.

На уровне лица Кости, что крутит головой посреди тротуара, вспыхивает дымовая шашка, и он резко жмурится, отмахивается, шатается и почти наступает на спрятанное покрывалом тело, что резко дергается. В толпе привычно кого-то задевать, толкать, давить ноги и бить локтем под ребра, но от болезненного женского стона голубоглазый северянин вздрагивает всем телом. Молча присаживается на корточки, опираясь рукой об асфальт и наклоняет голову, пытаясь разглядеть спрятанное под покрывалом тело. Человек, но с неправильными очертаниями. Зато с правильной аурой, которая встает на место посреди города, где готовы убить только за цвет твоих глаз.

— Хе-ей, Война-а, — с улыбкой и смешком в голосе окликает морщащуюся женщину, проводя рукой по ее светлым волосам. Язык не поворачивается спросить, ее ли это шоу, прославившееся на всю страну, а то и на весь мир. Косте ведь известно, что дело в нем. Не мог же он быть подвластен другому богу? Не мог. Но своими эмоциями он порой не управлял, те были сильнее, а именно с них началось столкновение с полицией. — Что ты со мной сделала? Что происходит с тобой? Не помню тебя в перьях.

А вообще, что он помнит? Костя поворачивается и ищет взглядом чайку, но та пропала. Может быть, ею была Война, по очертаниям не разобрать оперения, а нагло поднимать покрывало нельзя. Поэтому сибиряк поднимает девушку целиком, не беспокоясь на тему запаха рвоты.

— Давай-ка дойдем до переулка, а то станем жертвами революции. Опаленные и заброшенные. Здесь кто-то еще, я не узнаю его. Но меня как будто расщепило на два или на три. Я тебя всецело понимаю. Зачем-то. Почему-то. Слишком шумно. В голове. — Заворачивая существо в покрывало и свою кожаную куртку, Мир как будто сам с собой пытается разобраться.