[icon]http://sd.uploads.ru/njBsk.jpg[/icon] Красный шар солнца закатывался в пролив, а они до сих пор не добрались до северного берега. Еще полтора часа — и наступит такая темнота, в которой, как говорили местные, дорогу не найдёт даже Ворон. Собаки устали; их хриплое дыхание вырывалось паром, лоснящиеся под солнечными лучами спины переливались волнами крепких мускулов, рябью морской глади. Три километра до воды, еще два по ней, и с десяток — в горы, до своей хижины, упрятанной среди сосен и камней. Успеть бы пóсветлу — чтобы псы не провалились в полынью, не свернули с дороги, не напоролись лапами на выточенные ветрами и льдом сучья.

— Быстрее, быстрей! — Человек-приносящий-беды, как называли его кенайцы, стоял на полозьях нартов; холод иссушил его лицо, но не разжёг румянец на щеках. Несмотря ни на что, этот день окончился для Приносящего-беды удачей: он обменял шкуры на картофель, крупы, яйца и молоко, проверил у лекаря свою поджившую рану, оставшуюся от схватки с кабаном, и даже пополнил запас патронов. Но Фортуна никогда не была постоянной женщиной, и его задача — добраться до дома прежде, чем её взор привлечет кто-то другой.

Упряжка перестала взбираться на взгорок; отсюда в обозримой дали открылся вид на снежные просторы с мелкими кустами дягиля и деревцами. Вдали виднелась равнина — покрытое льдом и снегом речное русло. И где-то там, на той стороне, в плотном сплетении еловых ветвей и горных дорожек скрывалась его хижина, которая даже отсюда манила пуховой периной, шерстяным одеялом и уютным потрескиванием очага.

— Правее, ну! — перевалив через взгорок, нарты покатились куда быстрее; вместе с ними прибавили в скорости и собаки, а головной — здоровый палевый хаски — залился задорным лаем и воем, который сразу подхватили остальные.

Человек-приносящий-беды быстро понял причину их волнения. Впереди над долиной кружила огромная птица, какой он, возможно, в этом мире никогда и не видел. Широкий размах крыльев и ярко-желтый сильный клюв выдавали её хищную природу. Больше всего она была похожа на орла; её полет казался неровным и рваным — она стремительно теряла высоту, подволакивая одно крыло. Человек-приносящий беды разглядел стрелу, пробившую её плечо. Снова кенайцы? Да, такое оперение будет у них дорого стоить, а засушенные когтистые лапы лягут на грудь какому-нибудь шаману.

В упряжке наметился разлад; двое из восьми тянули нарты за орлом. Однако птица недолго протянула в воздухе. У них на глазах мощное крупное тело провалилось в воздушную яму и не смогло больше держать полёт; темным стремительным камнем орёл рухнул вниз и скрылся из глаз в зарослях невысоких елей.

Собаки зашлись умоляющим скулежом и нетерпеливым возбужденным ворчанием. "Мимо" или "догнать"? Кенайцы были миролюбивым народом, и все же ни к чему отбирать у них добычу. Их шаманы могли проклясть, их трикстеры — поджечь дом. Находясь так далеко от родины, как сейчас, Танатос был перед ними совершенно беспомощен. И всё же что-то глубоко неправильное было в том, чтобы бросить живое существо в агонии и страданиях, не облегчив их.
К тому же, на долю секунды ему что-то почудилось.

— Догнать!

Лидер-хаски припустил в сторону еловой рощи во весь опор, а за ним и все остальные. Долина наполнилась истеричным собачьим шумом. Заслышав упряжку, местные, скорее всего, не пошли бы забирать добычу: они были слишком осторожны, а по отношению к Танатосу — недоверчивы.

На подходе к рощице сугробы становились все косматей, а дорога — всё более зыбкой; собаки там уже пройти не могли. "Стой!" — скомандовал Танатос, ногой выталкивая и вжимая в снег тормозящий крюк, и упряжка замедлилась, пока окончательно не встала. Стоило сойти с полозьев, как ноги провалились по щиколотку; видимо, дальше у елей его будет по колено. Взявшись руками в меховых перчатках за обод нартов, Танатос поднатужился и перевернул их, укладывая набок, чтобы собаки не сбежали.

Живя на отшибе вселенной, быстро учишься думать обо всём живом и умирающем, обо всех, кому требуется помощь. Возможно, поэтому роща звала его неприятным, настойчивым чувством. Но вместе с тем звал и собственный дом — теплом нагретой камнями постели, запахом тлеющих древесных углей. Однако он уже стоял здесь, уже всматривался в пляску теней между еловых ветвей, а потому — сделал шаг в трещащий от мороза лабиринт горизонтальных и вертикальных стволов.

Отредактировано Thanatos (17.12.2018 20:50:51)

Чем гуще за спиной смыкаются обглоданные снегом ветви, тем очевидней неизбежность нового знакомства. Хорошо, мироздание, мне не придется погребать под дягилем потерявшее кровь и перья птичье тельце. Вместо птицы будет кто-то иной — умирающий или живущий, но по-прежнему отмеченный скверной печатью тысячелетий. В этом нет ничего хорошего. Впрочем, нет ничего и плохого. Просто даже на краю света к Танатосу стекались давно сгинувшие боги.

Среди костей лиственных деревьев и бесстыдно пушистых еловых лап не так легко увидеть птицу; впрочем, дело уже не в птице. Птица пропала, а вместо неё появилось что-то другое. Между стволов наконец-то мелькнуло молочно-белое пятно, что шевелилось и стонало в боли — и Танатос миновал последние ряды деревьев, выходя на кровавый след, а по нему — и на распластанное тело.

Тело не планировало умирать. По худой груди из раны сочился темный ручеек крови, но не считая этой самой кенайской стрелы и абсолютной наготы, мужчина выглядел живо. Даже чересчур. Его энергичный голос заговорил сразу на нескольких языках, его взгляд впиявился в лицо Танатоса беспокойной синевой, и заданные им вопросы очень быстро перестали умещаться в ушах, отвыкших от человеческой речи. Танатосу не нравилась такая суета. Вокруг этого божка слишком много всего происходило разом.

Задавая себе мысленные вопросы, — зачем? для чего? как? — он находил, что судьба складывалась лишь в пользу незнакомца. На нартах осталось несколько шкур — в них можно спрятать раненого и так довезти до дома. После схватки с кабаном, когда пришлось ползти к кенайскому старцу за помощью, у Танатоса остались припарки и травы — это остановит заражение. Бросать его здесь не было причины. И не было причины не помочь.

Но для этого в любом случае придется везти его с собой, а пока — пусть возьмет его черную медвежью шубу.

Танатос снял варежки, положил их вместе с верхней тяжелой накидкой на снег, и сел рядом с божком — изучить стрелу. Едва ли она была отравленной. Ни к чему охотничьему народу травить мясо, которое оно планировало съесть — а таким было абсолютно любое мясо в окрестностях Аляски. Кровь шла темная, бескислородная, венозная; наконечник тоже засел неглубоко. Для птицы это было, должно быть, сильное повреждение — но для человека не больше, чем косой росчерк шрапнели.

Когда Танатос протянул руку к стреле, вероятно, мысль о неизбежной боли заставила божка чуть отклониться прочь. Пристальная синева держала его, будто взгляд коршуна, ни на секунду не отпуская. Тьфу, не время играть в долгие знакомства. Я дал тебе свою шубу — чего тебе еще надо?

— Переломаю прут, — сказал Танатос впервые после долгого молчания. На каком бы языке божок не решил с ним разговаривать, он давался сейчас так же сложно, как непокорная девка после долгих лет целибата. — Конец достанем дома. Поймём, что делать. Кто такой?

[icon]http://sd.uploads.ru/njBsk.jpg[/icon]

Отредактировано Thanatos (19.12.2018 09:26:40)