Стоял сентябрь, но по-летнему тёплый вечер помогал забывать, что на улице осень. В Калифорнии такое было постоянно, но бог ещё не успел до конца к этому привыкнуть, вернее, к тому, как человеческая оболочка реагирует на смену температуры воздуха.

Юм Кааш сидел около окна с бокалом виски и смотрел в сторону горизонта, туда, где едва заметно рассеивались в океане лучи закатного солнца. Он молчал, в пол-уха прислушиваясь к разговорам в зале. До него доносились голоса мужчин, что обсуждали своих товарищей; так, они вспоминали Эрнеста (Хемингуэя, конечно), который недавно перебрался во Францию и который (как позже шептались уже дамы) должен был в скором времени стать отцом.  Говорили об успехах Скотта Фицджеральда, успевшему к тому моменту издать (целых!) две книги. По зале распространился слух, что сегодня он может появиться. Эта новость взволновала гостей (особенно дам) сильнее прежних разговоров, и они принялись обсуждать его произведения.

- Это так глупо, не находите? – мужской несколько шепелявящий голос, молодой. Лет 25, едва ли больше.
Бог даже не повернул голову в сторону собеседника.
- Вы о чём?
- Он для них предмет обожания, а не человек. Они притворяются, что заботятся о смысле его произведений, а по сути – они детишки, которым только и подавай идолов.
- Да уж. Идолов, - усмехнулся Юм Кааш, делая ещё один глоток виски. - Ещё скажите богов.

Несколько секунд прошло в тишине.

-  Хамфри Богарт, - мужчина протянул руку для рукопожатия. – Можно присяду?
- Алан Уэйн, очень приятно, присаживайтесь, конечно, - бог слегка улыбнулся и, пожав предложенную ему руку, взглянул наконец на собеседника. У того были очаровательные кудри и заметный шрам на губе, и Юм Кааш, признаться, рассматривал его с любопытством чуть дольше, чем было положено в таких случаях.

Молчание нарушил его новый знакомый.

- Хотите сигарету? У меня есть «Честерфилд».
- Не возражаю.

Они закурили и осмотрелись вокруг. В зале царило оживление. Девушки продолжали весело болтать за столиком напротив, вскоре к ним присоединились несколько молодых людей.  Некоторые же мужчины не были столь болтливы и радостны, напоминая богу его теперешнего собеседника.  Мягкая улыбка – иногда это был максимум для таких людей, и Юм Кааш знал почему. В их взглядах и движениях читалась война: выстрелы, бомбы, крики, смерть... Войны людей всегда казались ему детскими забавами по сравнению (по крайней мере) с войнами богов между собой, но в этот раз люди превзошли сами себя. Химическое оружие, газовые камеры - казалось, это должно было произойти позднее, но бог явно недооценил жителей Земли. Как, впрочем, и многие.

- Вы ведь тоже были на войне, да? – он повернулся к Хамфри.
- Да, шрам как раз оттуда, - Юм Кааш понимающе кивнул, внутренне радуясь удовлетворению своего любопытства. – А вы?
- Тоже. Учился в Принстоне, а потом вот...
- О, как мистер Фицджеральд? – похоже, все в этом зале были здесь только ради писателя.
- Именно. Он был моим однокурсником, но вряд ли помнит об этом. Мы не пересекались особо. А вы...? – глазами Алана бог снова оглядел залу. Его чутьё (или мнимая интуиция?) не давало ему покоя. Что-то должно было произойти. Такого внутреннего ощущения раньше не было. Или было, но очень и очень давно. Его новый знакомый заговорил о своём домашнем образовании, потом о проделках в академии, но Уэйн его давно не слушал.

- Да, это всё очень интересно... - задумчиво произнёс Юм Кааш, стряхивая пепел в бокал из-под виски. Не очень этично, но ему было не до этого.
- Считаете? – искренне удивился Богарт. – Впрочем, это не важно. Сейчас я актёр, и, знаете, мне кажется, меня зовёт мой приятель Билл. Простите, ещё увидимся, был рад встрече!
Юм пожал руку парню на прощание, пожелав успехов в творческом пути, и снова оглядел зал. Виски закончился, собеседник ушёл, и от этого впервые за долгое время богу стало несколько тоскливо.