Божество (мезоамериканский пантеон) • США, Нью-Йорк   fc: Gael Garcia Bernal

Информация
Бог, очень уставший от крови и жертвоприношений и не помнящий этого. И даже с трудом вспоминающий иногда собственное имя.
Ацтекский Бог солнца текущей эры, бог войны, крови и огня.
Занимается, в основном, тем, что левой задней лапой иногда контролирует "семейный" бизнес из уважения к памяти названного отца, балуется дудкой и проводит время с собаками.
У Хави есть яхта, на которой он часто отдыхает, и довольно популярный канал на ютубе, куда он порой заливает каверы и собственные песни, которые записывает сам в несколько дорожек.

Способности:
Стандартные для не самого сильного божества — немного ускоренная регенерация и управление собственным возрастом.
Обращается в священную собачку течичи (чихуахуа).
Легко управляется с огнём и умеет в фаер-шоу, но это, скорее, скилл, а не способность. Такой же, как умение рисовать и играть на основных мейнстримовых музыкальных инструментах.

Хави Гутьеррес (Javi Gutierrez), 46

---

Прежние жизни Тонатиу помнит не очень хорошо — слишком часто перерождался, слишком слаб был инстинкт самосохранения.
Текущая началась с контракта ЭКО для очень зажиточного и, возможно, не очень чистого на руку мексиканского бизнесмена, который очень хотел наследника, но не мог завести его стандартным способом.
О своей сущности Хави — так назвали его приёмные родители — начал догадываться лет в шесть.
Уго был замечательным другом семьи - это был огромный черный сенбернар с душой ягнёнка. Уго был лучшей в мире нянькой и разрешал делать с собой все, что угодно - хватать за нос, кусать за лапы, кататься верхом. Хави любил его беззаботно, всем своим шестилетним сердцем. Больше всего на свете Хави любил спать, закопавшись в теплую шерсть.
Шерсть была первым, что увидел Хави, проснулись однажды утром. Шерсть и всё прочее, что осталось от Уго, было размазано по всей комнате. Хави лежал на полу. Он был весь измазан кровью и совсем ничего не помнил.
Мать, конечно, в крик. Убирай, говорит, этого маленького дьяболеро, куда хочешь - в интернат, в приют, да хоть в начинку для тако. Ни дня, мол, с этим выродком под одной крышей больше не проживу.
Отец сделал другой вывод и немножечко схватился за сердце — у него как раз назревал конфликт с партнёром, и весь этот перфоманс он воспринял, как конскую голову в кровати. Под предлогом "поправить психику" он отправил Хави на другой конец континента с гувернанткой и кучей телохранителей, где тот провёл полгода, пока отец не утряс все дела с партнёрами.
Хави вернулся домой с восстановленной речевой функцией, и больше никогда в жизни не ел мяса. Религиозная матушка ушла в монастырь в надежде отмолить грех того, что дала жизнь антихристу.
Наверное, это и определило всю дальнейшую жизнь Хави. От гринписа и петы он постепенно дошёл до настоящего экологического терроризма - приковывал себя цепями к секвойям и поливал краской шубы на модных показах.
Даже окончательное осознание себя, как божественной сущности — а произошло это лет в шестнадцать — не помешало его самореализации. Никаких великих миссий он не вспомнил и, наверное, был ещё весьма эмоционально незрел, чтобы самому их придумать.
Вместо этого время Хави вел довольно разгульную жизнь - в полицейских участках, куда он попадал после своих варварских акций, он заводил много полезных и просто интересных знакомств.
Был там, к примеру, один парень, фотограф - прямо из участка он собрал восьмерых молодых ребят и повел их домой, осенённый какой-то гениальной идеей. Там он заставил их раздеться, щедро полил вишневым сиропом, а потом по очереди выводил в центр застелённой плёнкой комнаты без ремонта, укладывал в неестественные позы и фотографировал с разных ракурсов. В ожидании своей очереди Хави решил "погреться" в компании какой-то девушки из того же полицейского участка, прямо там, в туалете дома фотографа. Сам фотограф застукал в процессе согревания и вместо того, чтобы наорать и изгнать из студии ссаной тряпкой, принялся восхищаться тем, как идеально выглядят их тела вместе.
Фотосет, кстати, выстрелил. Кажется, его даже напечатали в Нэшнл Джеографик, а потом какой-то больной ублюдок даже пустил его на календари.
Но двумя днями ранее дворецкий забрал из почтового ящика конверт без обратного адреса. На нем только было подписано - "сеньору Гутьерресу" и адрес доставки. В конверте была только одна фотография. На ней был запечатлен пронзительно юный Хави, голый и окровавленный. Его голова была запрокинута с мексиканским драматизмом. Одной рукой он как бы невзначай смущенно прикрывал срам, а второй в предсмертной судороге сжимал плечо девушки, такой же пронзительно юной, голой и окровавленный, которая лежала на нем сверху в позе, полной боли и отчаяния. "Он защищал ее до последнего" - гласила подпись от руки на обороте.
Говорят, от вида длинных волос Хави, склеенных в луже вишневого сиропа, сердечко Гутьерреса-старшего пропустило пару ударов. А потом под пафосной надписью он увидел ещё одну, поменьше, типографским шрифтом - "Нас почти не осталось". А под ней ещё одну - "Полосатая гиена. Популяция - меньше 10000 особей."
И полосатая гиена, и сумчатый волк, и даже трицератопс посочувствовали бы Хави, когда он вечером пришёл домой. Отец, наверное, решил - ну, раз уж мне уже сообщили о твоей смерти, то дай-ка я тебя сразу и убью, чтобы не актуализировать информацию.
Долгое время Хави пришлось шкериться по сквотам и хостелам пока, наконец, в одно прекрасное утро Гутьерресу-старшему не пришлось снова выкупать его из полицейского участка, куда он попал на этот раз за нарушение границы частной собственности. Ох, долгая история. В общем, старик предложил пойти на мировую - Хави прекращает страдать своей хернёй и получает в подарок свой собственный собачий приют, который полностью будет спонсировать его отец. Для Гутьерреса-старшего это был, конечно же, не альтруизм. В тот год синоптики предрекли увеличение активности налоговых служб. И в кои-то веки были правы. Собачий приют в этом контексте скрутил бы жирную дулю в лицо всем налоговикам с наилучшими пожеланиями от семьи Гутьерресов.
До Хави всё чаще стали долетать слухи, что Пета усыпляет животных вместо того, чтобы их пристраивать, поэтому на такую волкоовечью сделку он согласился почти без раздумий. Рабочие места приюта, конечно, тут же забились всякими молодыми ребятишками с татуировками, дредами, зелёными волосами и шрамами на запястьях от наручников, которыми они пристёгивали себя к девственным лесам Амазонки.
Потом в съёмной квартире у Хави, в которую он иногда приезжал погостить, Гутьеррес-старший всё чаще стал видеть ту девушку, которую теперь иначе, чем "полосатой гиеной" не называл. Когда Хави сказал отцу, что они собираются пожениться - только махнул рукой и попросил не впутывать его в это.
Брак долго не продлился. То ли не совпали во мнениях, какими методами стоило бы очистить Мексиканский залив, то ли в полосатой гиене взыграло что-то типично женское, и она стала хотеть семейной идиллии и какой-то уверенности в завтрашнем дне. Требовать от Хави идиллии и уверенности было, конечно, глупо. Приходя вечером (или утром) из приюта, он обычно тут же задувал косячок и начинал проводить досуг, как творческая личность - бренчал на гитаре или что-то рисовал.
По этой же причине в течение последующих пяти лет распались его второй, третий и четвёртый браки. На эти грабли Хави запрыгивал с разбегу и всегда по одной траектории - намертво влюблялся в какие-нибудь очаровательные глазки и думал, что вот оно, то самое, на всю жизнь. Ну, по крайней мере, на всю жизнь обладательницы глазок. А потом постепенно начинал понимать, что что-то тут совсем не так. Иной раз и сами красивые глазки выступали инициатором разрыва, когда понимали, что Хави не особо-то рвётся устраивать избраннице королевскую жизнь на деньги отца.
В перерывах между браками Хави пускался во все тяжкие. Где-то между тридцатью и сорока годами Хави успел перепробовать почти все виды наркотиков, стать бесценным объектом диссертации для одного знакомого венеролога (который, кстати, переспал с ним сразу же, как только вылечил) и сделать миллионы других вещей, о которых в его возрасте принято только ностальгически вспоминать.
Он провёл почти год в Центральной Африке, бегал за слонами и красил их в розовый цвет, в а потом устроил монструозную рейв-пати в Йоханнесбурге, где поливал всех неиспользованной розовой краской.
Он сколотил ска-бэнд “Huesos en huevos”, с которым они даже записали альбом и прокатились с гастролями по всей Северной Америке, но распались со скандалом после того, как гитарист умудрился схватить передоз каннабисом и сорвал разогрев у Билли Талент в Торонто. Гитаристом, кстати, был Хави.
Он утонул в глазах двадцатилетнего мормонского мальчика, выкрал его из общины и увёз в Вегас, где они обвенчались, покрасил мальчику волосы в синий цвет, проколол ему язык, и они вместе улетели в Австралию огораживать волнорезами акватории в заповеднике для редкого вида аллигаторов. Через пару лет он застал мальчика в постели с двум горячими красавицами маори, обиделся и улетел домой, в Мехико. Обиделся он, конечно, исключительно на то, что они не позвали его к себе.
Он открыл в США выставку современного искусства под названием “Красная книга” и завести все залы собственными холстами, на которых всякие редкие и исчезающие виды животных были нарисованы человеческой кровью. Журналисты сошли с ума, и в каждом интервью задавали один и тот же вопрос - где же он взял столько крови? - на что Хави смущённо улыбался и говорил, что очень долго копил свою. Но больше всего они, конечно, охренели после того, как “художник”, разогретый с утра дудочкой, слегка обезумел и прямо под прицелами фотокамер сожрал половину “Белого носорога”, которую нарисовал пару дней назад. Либеральные издания назвали это “перфомансом года”.
Когда он в очередной раз вернулся ы в Мехико, отец поймал его за ухо и попросил прижать жопу. Прижать жопу, найти общественно-приемлемую бабёнку и наделать Гутьерресу-старшему двух-трёх внуков. А лучше - сразу пяток. Чтобы было из кого выбрать. Потому что надежд на сына почти не осталось, а оставлять кому попало налаженный бизнес - конечно же, жалко, и надо его кому-то передать.
К заданию Хави подошел ответственно - из уважения к вырастившему его человеку. Ну и потому что хотел поскорее отстреляться. Он коротко постригся, обзавёлся рукотворным серебром на висках и принялся носить костюмы, дорогие часы и очень сложные щи. Его сердце, конечно, всё ещё безраздельно принадлежало китайским пандам и амурским тиграм, но он уговаривал себя, что нужно совсем чуточку потерпеть.
“Приемлемая” бабёнка тоже нашлась очень быстро - вокруг причёсанного и умытого наследника Гутьерреса они теперь вились роями, и Хави не стал долго перебирать.
Анхелика была топ-моделью, стремительно теряющей юность, и на закате карьеры думала только о том, как бы пристроить свои булки куда-нибудь, где тепло и сытно. И быть сеньорой Гутьеррес её вполне устраивало. Настолько, что даже когда на первом свидании Хави накидался текилой, упал с барной стойки, где пыталася танцевать макарену и сломал запястье, не стала презрительно фыркать и удалять его номер, а поехала вместе с ним в травму. А потом - к нему домой. Там и осталась.
После первой ночи с Анхеликой Хави начал подозервать, что она как-то причастна к гибели Титаника, потому что темперамент у неё был... соответствующий. Как потом выяснилось, поговорить с ней тоже было особо не о чем. Даже без каблуков она была выше Хави на полголовы, а каблуки она очень любила. Ещё она очень любила меха, но тут Хави был непреклонен и сразу сказал ей, что если в доме появится хоть кусок шкуры убитого животного, то Анхелика вместе с этой шкурой сможет пойти на все четыре стороны.
В общем-то, Хави всё устраивало. Они старательно делали вид, что любят друг другша, целовались по утрам и даже трогательно держались за руки, когда типа думали, что их никто не видит. Но оба всё понимали. Хави никогда не спрашивал, где Анхелика проводит время, а она делала вид, что не чувствует от него чужой туалетной воды.
Супружеский долг был именно супружеским долгом - каждый вечер по паре минут до двух полосок, а потом девятимесячные каникулы. Через год у них появилась Анхелика Младшая, ещё через год - Марино ("Мы зачали его на берегу моря" - смущенно и гордо пояснял Хави. Конечно, это была ложь, зачали они его в гостиничном номере, а на берегу моря Хави потом делил косячок и танцевал хулу с гавайцами до самого утра), а ещё через два года - малыш Фернандо (был рожден двадцать девятого апреля, пока Хави смотрел матч Челси против Куинз Парк, в котором Торрес захерачил шикарный хет-трик).
Отец начал постепенно отходить от дел, а Хави, чтобы сильно не вникать, распределил все заботы о бизнесе между управляющими. И, казалось бы, всё стало совсем терпимо. Анхелика и няньки почти не требовали от него контакта с детьми — честно говоря, Хави их побаивался. Каждый раз, когда Анхелика беременела, он усыновлял нового чихуахуа. Управляющие были заняты делами, и от Хави требовалось только прийти пару раз в неделю в главный офис, покивать с умным видом, а потом он мог делать, что угодно — пропадать в своём приюте, стримить гитарные импровизации или бегать по краю моря, виляя хвостиком.
Если ты дочитал досюда, то тебе памятник надо ставить, сириусли.
Вроде или батя там снова с кем-то поскандалил, или кто-то из управляющих слил что-то куда-то не туда... Первое столкновение Хави с мексиканской мафией ему совсем не понравилось.
Когда они напали на него, они свернули шею сеньору Рамирезу — любимому пожилому чихуахуа, который сопровождал Хави в тот день. Что было потом, Хави помнил плохо. Он помнил, что пытался обернуться, чтобы сбежать, но его поймали и били чем-то по голове, кто-то кричал "Дьяболеро!", кто-то кричал "Чупакабра!", кажется, кто-то хотел его убить, но кто-то другой ему помешал... Он помнил собственный слабый голос "Bastante... Por favor, bastante...", целая толпа человек прижимала его к почему-то мокрому полу, кто-то стискивал его запястье, кто-то заносил мачете.
Как всё закончилось, он тоже не помнил — только помнил, что к этому как-то причастен его нагваль.
Очнувшись в клинике, он узнал много нового — Гутьеррес-старший не выдержал похищения единственного, хоть и искусственного сына и отправился к праотцам, не дождавшись даже, пока похитители выдвинут условия. Анхелика воспользовалась программой защиты свидетелей, забрала детей и испарилась, не дожидаясь, пока супруг придёт в себя. Чтобы не развязывать войну, управляющим пришлось пойти на ряд уступок, после чего от бизнеса Гутьерресов оказался оттяпан весьма большой кусок.
А Хави, как только смог встать на ноги, отправился в Нью-Йорк вместе с нагвалем — зализывать раны и переучиваться работать той рукой, на которой сохранился полный комплект пальцев. Шрамы голове, искромсанной нейрохирургами, затянулись под волосами довольно быстро, но Хави до сих пор иногда забывает, как сказать "Привет" или как называется та круглая штука, на которую кладут еду.
Впрочем, возможно, виною этому его пристрастие к каннабису — в этом Хави себе не отказывает.